13-я база | Пирс | Ангар | Библиотека | Радиорубка
Глава XI | Содержание | Глава XII (окончание)
Не сразу у Полбина пошли на лад дела в полку. С самого начала жизни в авиации, постепенно восходя по служебной лестнице, он привык к тому, что у него "все получалось". Были, конечно, трудности, но они сравнительно быстро преодолевались и оставались позади.
В школе летчиков он считался лучшим инструктором, первым получил назначение на должность командира звена учебных самолетов. Как лучший командир тяжелого корабля четыре самолета-гиганта и несколько десятков человек. Свою эскадрилью скоростных бомбардировщиков, принятую в год смерти Чкалова, он очень скоро вывел в передовые. Никто лучше него не летал на СБ, в ночных полетах на этой быстрокрылой машине он считался виртуозом. Его летчики отлично бомбили, отлично ориентировались на маршруте и отлично выдержали экзамен на зрелость в боях с японскими захватчиками.
Поэтому, принимая командование над полком, он считал, что совершает естественное восхождение на новую ступень, до которой вполне дорос, и не находил в себе червяка сомнения: а справлюсь ли? Когда ему при назначении задали этот вопрос, он твердо ответил:
"До сих пор всегда справлялся."
Конечно, он справлялся со своими обязанностями и сейчас, в новой нелегкой роли. Но тяжесть забот, которые легли на плечи, сразу дала себя чувствовать. Он "поднажимал", затрачивал больше энергии, чем делал это раньше, и думал, что трудны только первые шаги, что через небольшой промежуток времени наступит облегчение и он пойдет, как человек, освоившийся с ношей, дыша размеренно и свободно. Иногда ему казалось, что это ровное дыхание уже пришло, но неожиданно снова возникали вопросы и задачи, требовавшие напряжения всех сил, как при восхождении на вставшую на пути крутую гору...
Полк был отдельной частью, сложным хозяйством. Все, что касалось летной подготовки экипажей, не доставляло особенных хлопот. Здесь выросли только масштабы, а существо осталось прежним. Но выявилось множество других дел, начиная от частых споров с командиром базы подразделения, обеспечивавшего полк в инженерно-техническом и материальном отношении, и кончая планированием ежедневных занятий для летчиков и штурманов, для техников и мотористов, для всех, кто числился в списках полка и обязан был учиться своему делу.
У командира полка были помощники в каждой основной отрасли работы. Во взаимоотношения с командиром базы он вступал через посредство инженер-капитана Воронина, который следил за своевременной доставкой горючего, смазочных масел, учебных бомб, патронов, дюралюминия, заклепок, шплинтов и аэролака для ремонтных работ. Учебной частью ведал начальник штаба Бердяев, составлявший плановые таблицы полетов, расписания занятий по марксистско-ленинской подготовке, по бомбардировочному делу, воздушной стрельбе, аэронавигации, тактике...
Но Полбин полагался на помощников лишь тогда, когда был уверен, что в состоянии разобраться в деталях работы каждого из них, уверен, что он сам может быстро и точно исполнить все то, чего требует от них по своему положению и по необходимости, диктуемой делом.
Такой уверенности иногда не было. И на первых порах, работая на новой должности, Полбин то и дело замечал себе: "С этим я знаком мало. Надо будет подзаняться".
Он давно приучил себя к постоянным занятиям. Обложки книг и тетрадей на его рабочем столе не выгорали от солнца и не пылились от нечастого к ним прикосновения. Но тут нужны были занятия систематические, углубленные, в результате которых он опять обрел бы привычную твердую почву под ногами, что так необходимо для командования людьми.
Квартира, которую он занимал с семьей, состояла из трех комнат. Одну из них он приспособил для работы в ночное время и долгие часы проводил за книгами, все чаще обращаясь к мысли об академии. Котлов, по своему обыкновению, писал редко, но с неизменной настойчивостью советовал Полбину приехать в Москву, и если не поступить в стационар, то хотя бы стать слушателем заочного отделения.
Пока в газетах появлялись сводки штаба Ленинградского округа о ходе боевых действий, вспоминать о предложении Котлова приходилось редко. Но вот тринадцатого марта радио возвестило победу Красной Армии. Военные действия между Советским Союзом и Финляндией прекратились в этот день, в двенадцать часов по ленинградскому времени.
В штабном хозяйстве неутомимого Бердяева появились новые расчеты: планирование отпусков для личного состава.
Полбин не мог уйти в отпуск летом, в самый разгар летной работы, когда в течение всего светлого времени суток жизнь на аэродроме била ключом. Ехать осенью со всей семьей было сложно. Поэтому решили, что Мария Николаевна с детьми проведет лето в Забайкалье, а Полбин, как только позволят обстоятельства, поедет в Москву один.
Вместе с женой Ларичева, Татьяной Сергеевной, молодой энергичной женщиной, которая приехала в январе, Мария Николаевна поселилась на "даче" в небольшом деревянном домике на берегу реки Читы. Здесь они провели все летние месяцы.
В середине сентября, когда по утрам уже надо было надевать шинель, Полбин уложил "нормальный" чемодан, отличавшийся от "командировочного" большим размером, и сел в поезд.
В Москву он приехал под вечер. В нагрудном кармане его гимнастерки лежало одно из писем Котлова с подробным маршрутом движения от вокзала до квартиры Федора, которая находилась в пригородной черте, недалеко от Тушинского аэродрома.
Никого не расспрашивая отчасти из нелюбви к расспросам, отчасти из желания проверить свою способность ориентироваться в большом городе, Полбин через час уже подходил к группе трехэтажных каменных домов, ровными рядами стоявших на невысоком бугре.
Однообразием своей архитектуры эти дома резко отличались от деревянных, украшенных резьбой дачных домиков, которые были рассыпаны в сосновом бору по обеим сторонам трамвайной линии.
Квартира Котлова была на втором этаже. Дверь открыла миловидная молодая женщина, высокая, стройная, в шелковом синем халате до пят. Она отступила на шаг, близоруко сощурив большие карие глаза, и сказала мягким мелодичным голосом:
А я вас знаю. Вы Полбин.
Угадали. Остается и мне узнать вас. Вы жена Федора.
Да, улыбнулась она. Заходите. Пройдя первой, она на ходу убрала с тахты какое-то рукоделье, очки в светлой роговой оправе, быстро спрятала все это в верхний ящик письменного стола и выпрямилась:
Извините, что встречаю вас в домашнем облачении. Я ждала Федю. Он должен скоро приехать.
Он в командировке?
Нет, что вы! С занятий, с работы. У нас ведь на работу не ходят, а ездят, пояснила она с улыбкой, в которой, как заметил Полбин, не было ни тени снисхождения столичного жителя к "провинциалу". А где же ваши вещи? Да почему вы стоите? Раздевайтесь и садитесь на тахту.
Чемодан я оставил в камере хранения на вокзале, ответил Полбин, вешая шинель на крюк у двери и присаживаясь. Мне все равно завтра туда ехать, встречать шурина.
Александра?
Вы и о нем знаете?
Да, мне Федя все о вас рассказывал. Она присела на стул у письменного стола и провела рукой по туго заплетенным косам, уложенным венком вокруг головы. Надолго приезжает Александр Николаевич?
Кто? Ну да, Шурик, Полбин все еще представлял его себе угловатым подростком с порывистыми движениями. Нет, на один день, покидаться только. У меня не будет возможности поехать в родные места, и мы с ним телеграммами условились, что встретимся здесь. Командование его отпустило.
А как поживает ваша семья? Мария Николаевна, дети? У вас сын и дочь?
Да. И будет еще кто-то.
То-есть? не поняла она.
Ну, третий ребенок. Сын или дочь.
Ах, вот как! она рассмеялась коротким звонким смешком. А у нас только один сынишка. Вы это, конечно, знаете из писем. Пока Федя учится, мы не можем увеличивать семью. Она провела рукой по воздуху. Площадь мала.
Полбин вслед за ее жестом осмотрел комнату и подумал: "Пожалуй, тесновато".
А где же ваш наследник?
О, Александр Федорович у нас тоже на службе... В детском саду. Я работаю, преподаю английский язык в академии, не в той, где Федя, а в другой, у Покровских ворот. Она встала. Хотите чаю, Иван Семеныч? С дороги хорошо.
Нет, спасибо, Галина... он вдруг обнаружил, что не помнит ее отчества.
Викторовна, подсказала она с простотой, которую с первой минуты почувствовал в ней Полбин. А я все же сделаю. Извините, покину вас на пять секунд. Да, зовите меня просто Галиной. Хорошо?
Она быстро вышла, оставив в комнате едва уловимый запах духов.
Полбин поднялся и подошел к заваленному книгами письменному столу. По бокам мраморного чернильного прибора стояли две фотокарточки в узких рамках под стеклом. На одной был он сам в обнимку с Котловым и Звонаревым, на другой Федор с женой.
В коридоре послышалась какая-то возня, голоса. Дверь распахнулась, Федор остановился на пороге. В правой руке у него был большой портфель желюй кожи с накладными карманами, левой он держал за руку мальчика лет четырех, черноголового, кудрявого, в маленьких очках, которые было странию видеть на румяном детском лице. Галина со стопкой блюдечек в руках выглядывала из-за плеча мужа. Рядом с Федором она не казалась такой высокой, как прежде.
Федор отпустил руку сына, бросил портфель на тахту.
Ну вот, собрался в кои веки! сказал он, крупно шагнув навстречу Полбину. Я думал, и в этом году подведешь!
Они обнялись и стали похлопывать друг друга по плечам, по рукам. Федор толкнул покрытый полотняной скатертью круглый стол, вода в графине заколыхалась.
Осторожнее, Федя, сказала Галина, ставя блюдца и чашки. Мебель удивляется и протестует.
Ничего, ответил Котлов, поворачивая Полбина лицом к окну. Ну, показывайся! Так. Майор. Орденоносец. И к тому же командир полка. Здорово! Вот как ты меня обставил!
Почему же обставил? смеясь и разглядывая Федора, сказал Полбин. Звание у тебя то же, есть жена, семья... Ты даже не знаешь, сколько раз я тебе завидовал...
Мне? искренне изумился Котлов, отступая на шаг и опять толкая стол, на котором звякнула посуда.
Тебе, тебе, академик. Не делай квадратных глаз, потом все по порядку расскажу.
Ну, ладно. Саша! Иди познакомься с дядей. Это тот самый богатырь, который самураев, как гвозди, в землю вбивал. Помнишь?
Саша подошел к Полбину и, опустив глаза, протянул ручонку.
Полбин присел на корточки, вынул из кармана припасенную заранее плитку шоколада в яркой обертке.
А что это у тебя за очки? спросил он. На летные как будто не похожи.
Это временно врачи прописали, ответила Галина, вошедшая с чайником. Никакого органического порока нет.
Погоди, Галя, сказал Котлов. Как же так семь лет не видались, и с чаю начинать? он повернулся к Полбину. Ты хоть теперь-то ее потребляешь?
Как и раньше. В умеренных дозах, ответил Полбин, поняв, о чем идет речь.
Ну, тогда нам для начала четвертинки хватит. Федор подошел к тумбочке, открыл дверцу и достал стоявшую в самом низу запечатанную бутылку водки. Меняй закусочный ассортимент, Галинка, добавил он и сам вынес чайник на кухню.
Сели за стол. На тарелках была разрезанная на тонкие прозрачные ломтики семга с лимоном, розовая ветчина с белыми прожилками сала, корнишоны, распространявшие резкий, свежий запах уксуса. Галина подвигала Полбину то одну, то другую тарелку.
Разговор касался самых незначительных тем. Управляла им Галина, как бы желая подчеркнуть, что для обсуждения деловых вопросов еще будет время. Когда с едой было покончено, она сказала:
Я советовала бы мужчинам, исключая, конечно, Сашу, пройтись по воздуху. Вечер сегодня на редкость чудесный.
А вы с нами? спросил Полбин.
Я сыном займусь.
Она давала им возможность свободно поговорить о своих делах.
Вечер был действительно хороший. Прозрачный воздух застыл в безветрии. Солнце уже клонилось к закату, но еще посылало на землю теплые красноватые лучи. Стволы сосен светились янтарным светом. Листва на березах и кленах полыхала огнем, переливаясь желтыми, оранжевыми, коричневыми, багровыми тонами. Об этом яростном великолепии красок северной осени Полбин не раз вспоминал за долгие годы службы в Забайкалье и теперь жадно смотрел вокруг.
Они спустились к трамвайной линии, потом пересекли полотно железной дороги около нарядного деревянного здания загородной станции Покровское-Стрешнево и вышли на опушку леса, в дальних чащах которого уже скапливался синий сумрак. Пошли по тропинке вдоль железнодорожной насыпи. Слева блестело черное зеркало пруда с вкрапленными по краям золотыми пластинками упавших в воду листьев. На противоположном берегу из-под ветвей старой ивы выглядывала голубая беседка. Ее отражение в воде было очень точным и живым. От берегов к середине пруда тянулся легкий белый пар.
Справа, под корнями ветел, которыми была обсажена тропинка, копошился ручеек, пробираясь к пруду. Он только угадывался в густых зарослях поблекшего камыша.
Перейдя деревянный мостик, Полбин и Котлов остановились у двух сросшихся корявыми стволами ветел с густыми кронами. Казалось, деревья хотели отшатнуться одно от другого, а корни крепко держали их вместе.
Посидим? сказал Котлов.
Хорошо тут, Полбин глубоко втянул в себя сырой воздух. Посидим.
На траве было сыро, но корни ветел казались теплыми.
Так в чем ты мне завидовал? спросил Котлов, доставая портсигар. Выкладывай.
Полбин дотянулся рукой до камышинки, сорвал ее.
А ты как думаешь? Завидовал, что в столице живешь?
Нет. Я же тебя знаю.
Трудновато мне бывает, Федор. Сейчас уже ничего, освоился, а поначалу, как полк принял, не раз скрипел зубами. Особенно туго приходилось с общевойсковой тактикой. Надо мне, например, занятия с командирами проводить, а я только и помню, что есть в наступлении задача ближайшая, задача последующая, задача дня... С картой мне легко, а вот расчеты всякие мучили. Зарывался в книги, ночи напролет...
И меня вспоминал?
Ну да. Вам же все это каждый день подают, открывай рот и хватай...
Да, да, хватай! А мы тут вам, строевикам, завидуем. Как дадут тебе десяток листов карты склеить да нанести обстановку, да решить задачу за одного, за другого, потом взаимодействие организовать... Взвоешь.
Чудак ты! Полбин, сломав, бросил камышинку и потянулся за другой. Взвоешь... Спасибо скажешь, когда в часть придешь.
А я не знаю, пойду ли я в часть, сказал Котлов, задумчиво глядя на поезд, подходивший к станции.
Ты что? Полбин оставил свое намерение сорвать камышинку. Летать перестал?
Нет, почему. Мы летаем для практики. Только меня на штабную работу прочат. Может, здесь, в Москве.
Жена советует? Да?
Не только в этом дело. К Москве, брат, быстро привыкаешь. Сюда не все попадают, но кто попал, тому уезжать не очень хочется. Котлов поднял глаза, посмотрел левее, туда, где за мачтами проводов, за домами шумела Москва. Два красных трамвайных вагона мелькнули между редкими соснами. Федор проводил их взглядом и повернулся к Полбину: Вот так-то...
Ну, как знаешь, сказал тот, не скрывая своего неудовольствия. А я летать привык. И чем больше летаю, тем больше хочется.
Так и я летать буду.
Что? По вторникам да по четвергам? Для разминки штабного зада?
Ну, это ты брось, обиделся Федор. Штабная работа вещь нужная и интересная...
Знаю! Я сам без своего начальника штаба, наверное, засыпался бы. Но только если уж летать, то летать... Вот СБ возьми...
Полбин стал рассказывать о том, как он хотел улучшить тактико-технические данные СБ, доказать, что потолок этого самолета выше расчетного. Облетывая одну машину после ремонта, он действительно выжал несколько сот метров сверх установленного заводской документацией "потолка", но командир дивизии неодобрительно отнесся к его опыту, сказав, что ему просто повезло, попался удачный экземпляр серийной машины. В другой раз он стал испытывать СБ на больших углах пикирования и так измотал свой самолет непрерывными бросками, что после осмотра на земле инженер обнаружил ослабление некоторых основных узлов конструкции.
За это мне как следует досталось от командира дивизии, сказал Полбин, увлеченно блестя глазами и совершенно забыв о том, что только сейчас он сердился на Котлова за его намерение стать "штабником". Поставил вертикально и минут десять отчитывал, грозил отстранить от полетов за "рискованные эксперименты"... Полбин шумно выдохнул воздух. Я и сам понимаю, что нельзя, и своих гоняю за такие штуки, но уж очень хочется с пикирования бомбить...
Погоди, погоди. Котлов положил ему руку на колено. А ты разве про
Пе-2? Слыхал. Так это же только опытная машина.
Какое опытная! Уже пошла в серию. Я думаю, даже части комплектуются, кто поближе... Здесь, на Тушинском, тоже садится иногда, я издали видел.
Над Тушинским аэродромом, который находился недалеко за лесом, все время неутомимо кружились учебные самолеты. Изредка с характерным посвистом крыльев пролетали одиночные СБ.
Со стороны Москвы на небольшой высоте появился двухмоторный самолет. Федор равнодушно смотрел на него, думая, что это опять СБ, но Полбин, тоже глядевший поверх сосен, вдруг воскликнул:
Двухкилевой! Это что за машина? Может, "Петляков"?
Он и есть, присмотрелся Котлов. Легок на помине...
Полбин вскочил. Поднялся и Федор. Самолет быстро приближался. Поблескивая крыльями в лучах заходящего солнца, он сделал пологий разворот, выпустил шасси и, снижаясь, скрылся за лесом.
Сел на Тушинском! Пошли! потащил Полбин Федора за рукав.
Куда пошли? Пока дойдешь, уже стемнеет. А пощупать тебе его не дадут. Опять наткнешься на часового, в штаб поведут...
А завтра?
Не знаю. Обычно они здесь только ночуют и уходят на рассвете. Но я тебе так рано подняться не дам.
Полбин молчал. Его взволновал не только вид нового самолета быстрого, с острым носом, с узким веретенообразным фюзеляжем, который непривычно заканчивался двумя вертикальными рулями в виде овалов на концах стабилизатора. Он вспомнил разговор с Чкаловым под крылом
"Самолет специальный нужен, пикировщик. Будет!" Вот он есть. Советский пикирующий бомбардировщик. На нем летают счастливцы, "кто поближе". А Федор думает переходить на штабную работу!..
Ладно, пойдем, сказал он Котлову. Пруд еще дымился, но отражение беседки исчезло: солнце опустилось за деревья, и длинные их тени закрыли всю поверхность воды.