Глава V (начало) | Содержание | Глава VI
В коридоре он увидел Покрышкина, который закрывал боковую дверь с надписью "Узел связи".
Домой, товарищ полковник? приветливо спросил Покрышкин и, услыхав утвердительный ответ Полбина, продолжал: Идемте вместе. Мы с вами в воздухе не раз вместе ходили, а по земле, пожалуй, впервые... Ну, как мы вас прикрывали? Не жалуетесь?
Нет. С вами можно работать хорошо.
Не знаю, оттого ли, что с нами, усмехнулся Покрышкин, но работали вы действительно хорошо. Я впервые видел такую точную работу с пикирования.
Есть у нас способные летчики, ответил Полбин. Это у вас свежие газеты, майор? Почему так много?
Покрышкин держал подмышкой большой сверток газет.
Кое-какие номера к нам не попали в горячке боев, так я вот сейчас их выбрал, отвезу товарищам. Вам приходилось читать опровержение ТАСС в "Красной звезде" за семнадцатое июля?
Да, читал. Насчет американцев?
Совершенно точно. Не нравится мне это выступление союзников. В самый трудный период сражения такую пакость сочинить! Мерзко!
Полбина нисколько не удивило, что Покрышкин, показавшийся ему сначала спокойным и даже холодным, говорил с таким раздражением. Семнадцатого июля, когда советские войска перешли в контрнаступление на Курской дуге, американский радиокомментатор Пирсон сообщил, что Гитлер собирался наступать еще в мае, но перенес наступление на июль, так как он ожидал советского ответа на мирные предложения держав оси, переданные Москве Японией. По версии американских сочинителей, мирные переговоры должны были вестись при посредничестве Японии, предлагающей Советскому Союзу Курильские острова и южную часть Сахалина. В случае отказа СССР Гитлер будет наступать на Москву, а Япония на Сибирь.
Меня здесь больше всего возмущают два момента, сказал Полбин. Во-первых, что американцы говорят о Курилах и Сахалине, то-есть о территориях, исконно русских. Это прямая издевка. Во-вторых, то, что угрозой японского наступления, то-есть угрозой удара нам в спину, пугают нас в момент, когда мы предприняли большое наступление. Это, я сказал бы, подлость, недостойная союзников.
Вот именно! воскликнул Покрышкин. Как только разрешают у них такие вещи? Неужели там не понимают, что это выдумка, брехня?
Понимают, наверное. Но, должно быть, оттого и разрешают, что понимают, какой вред это может нам принести. Не все у нас там доброжелатели...
После таких выходок начинаешь думать, что там вообще нет доброжелателей, сказал Покрышкин. Ну, вот и мой конь буланый...
Он остановился у своего самолета, переложил газеты в левую руку и взял под козырек.
До свиданья, сказал Полбин, пожимая ему руку.
До скорого. И на земле! ответил Покрышкин, доставая из кабины шлем с очками. Прежде чем его надеть, он быстро пригладил волосы, проверяя пробор.
Полбин пошел дальше. Самолет Котлова тоже еще стоял на месте. Федор сидел на берегу пруда и курил. Увидев Полбина, он бросил папиросу в воду.
Решил тебя подождать. Что там командующий? Ругал? Хвалил?
Угощал яблоками, ответил Полбин, укладывая в кабине рулон с чертежами.
Я-а-сно, протянул Котлов. Витамины, железо, фосфор... Забота о здоровье подчиненных... А я тут сидел, размышлял на бережку...
О чем?
Обо всем понемногу. О молодости, о школе. Вспомнил, как ты стихи в Чернигове сочинял. Ты-то их не забыл?
Забыл, признался Полбин с притворным вздохом. Больше этим не занимался.
А я сейчас занимался. Котлов улыбнулся. Может, и не годится в полковничьем звании стишки сочинять, но придумал. Под Некрасова...
Ну-ну, поощрительно сказал Полбин.
Это тебя касается. Только, чур, не драться. Дружеский шарж...
Котлов встал у ветлы, откинул руку и, подражая эстрадным актерам, прочел "с выражением":
Однажды в нежаркую летнюю пору
Наш Полбин потел неожиданно в гору... |
Конечно, Федор шутил, но но выражению его черных глаз было видно, что он, сидя на берегу пруда и предаваясь воспоминаниям, думал именно о том, что его товарищ "пошел в гору", и, может быть, даже немного завидовал ему, Полбину.
Плохие стихи, у Некрасова лучше, сказал Полбин.
Зато правильные, ответил Федор. Командующий на совещании хвалил? Хвалил. После совещания яблоками наедине угощал? Угощал. Что ж ты отпираешься?
Полбин пристально посмотрел ему в глаза.
Если ты все еще шутишь, то я тебе ничего не скажу. Но если у тебя зависть, то это скверно. Кому много дано, с того много и спросится. Мне сейчас командующий такую задачу поставил не позавидуешь...
А что? Котлов перестал улыбаться. Ты, кажется, и так сделал немало...
Выходит, мало, ответил Полбин. Дела впереди гораздо больше.
Ты не вздумай сердиться. Честно сказать, немножко я тебе позавидовал. Но зависть эта хорошая, дружеская. Мне самому хочется делать больше, чем я делаю. Но на этой древней старушке, Котлов указал на свой самолет, далеко не ускачешь...
Как знать, с легкой усмешкой сказал Полбин. По-моему, дело не в старушке, а в людях, которые на ней летают.
На людей я не жалуюсь, ответил Котлов, сразу повеселев. Люди у меня золотые...
В это время в пруду, недалеко от легковушки, похожей на плавающую черепаху, всплеснулась рыба. Котлов повернул голову:
О! Карасики, оказывается, перенесли оккупацию. Поудить бы, как бывало, а?
Отложим на после войны, сказал Полбин, проворачивая винт своего самолета. А сейчас давай по домам, работа еще есть. Помоги запустить.
Он сел в кабину. Федор взялся за лопасть винта.
Внимание!
Есть внимание, ответил Полбин, наклоняясь к ручке пускового магнето.
Котлов рванул лопасть и отскочил в сторону.
Контакт!
Есть контакт! донеслось из кабины, и в ту же секунду
Полбин поставил винт на малые обороты, вылез из кабины и помог Котлову запустить мотор.
Пойдем парой, товарищ инструктор? крикнул Федор, высунувшись из кабины.
В воздухе строй левого пеленга! ответил Полбин. Ведущий я!
Скоро и пруд, и опустевшая посадочная площадка, и деревня остались позади. Некоторое время самолеты шли рядом. Над лесом, в чащобе которого блестело круглое, как чаша, озеро, Полбин стал разворачиваться, ложась на новый курс.
Прощально покачав крыльями, самолеты разошлись в разные стороны.